Тошкент вақти - 
Журнал Ҳаракат
№6 (27) 2000. Олисдаги фикрлар
Ёдгор Обид -
Форалбергнинг куйловчи ёмгирлари
Мысли из далека
Ядгар Обид Камни молчат. Молчат и смотрят.
Камни молчат. Молчат угрюмо.
Камни молчат. Молчат и плачут.
Молчат с упрёком.
Камни могут говорит и петь,
И рассказать о многом…
Только б могли слушать…
Но нет!
Люди рыщут. Люди торопятся.
Люди делают. Делают дело.
Делают деньги. Ножи. Автоматы.
Бомбы. Мины. Ракеты…
Все это – нужно.
Все это – деньги.
Деньги – чтоб выжить.
Чтоб выжить – готовят смерть…
Они видали тоже, что и камни.
Они знают то же, что и камни.
Но камни молчат.
Молчат и слушают как люди
Бегают и делают деньги из крови
Делают деньги из слёз, из отрубленных ног,
рук, головы,
Из вытекших глаз…
Некогда им слушать камней.
Некогда им слушать друг друга.
Ведь было всё на этом свете.
На нашем свете, где камни молчат…
И Большевизм…
И Фашизм…
И Нацизм…
…Изм!
…Изм!
Время никого ни к чему не научила
История никого ни к чему не научила.
Научились б люди хоть б слушать
Слушать пусть не камней,
А друг друга,
Смотреть в глаза открыто, прямо,
Без боязни, без подозрений…
И понят. Но нет. Им некогда.
И камни молчат.
Молчат угрюмо. Плачут…
Я начал разговор со своего стихотворения, в которой веду мысленную беседы с камнями не потому, что хотел настроить читателя на романтический лад. Просто, когда путешествую в горах Форалберга, кстати, делаю я это часто, меня постоянно преследуют такие мысли. Мысли эти о реальной нашей жизни, о людях, о времени, о горах. Мечты и надежды…
Кстати, горы Форалберга мне всегда напоминают горы Туркестана, которые я хорошо знал и понимал. Такие же названия: Schwarzenberg, Druschwester, Meschach, Adler…В Туркестане – Каратаг, в переводе на немецкий - Schawarzenberg, Акташ, Актаг – Weissenberg, Бургуттаг - Adlerberg и.т.д. Как видим, названия и там, и здесь часто повторяются. Также, как в Форалберге, в Туркестане горы и их названия носят много легенд, собиранием которых когда-то я начал заниматься. Тогда я мечтал издать их отдельной книгой. Но, к сожалению, судьба решила иначе. Моя творческая деятельность, высказанные мною мысли, мои стремления не пришлись по вкусу властям и в советское, и в постсоветское времена. Это и понятно, ведь в мией стране произошла только смена названий и вывесок. После маскарада независимости опять начались постоянные преследования и аресты инакомысляших. Моя жизнь была, в прямом смысле, в опасности. Слегка обновлённый, но замаскированный тоталитаризм – Бошизм - оказался более кровожадным, более бешеным.
Закономерно, что первым делом эта кровожадная система бросилась терзать обладателей Слова – поэтов, писателей, журналистов. Кого-то сумели «обуздать», то есть, заставить делать и говорить то, чего хотят власти, кого-то просто заставили замолчать, а остальных начали бросать в тюрьмы и лагеря.
Хотел бы заметить, что лагеря Узбекистана не отличаются от гитлеровских концлагерей, только убивают и пытают здесь придуманными ими же методами. Об этом свидетельствует мой друг, известный писатель Узбекистана, автор многих романов и повестей Мамадали Махмуд, которого недавно, третий раз судили и заключили на 14 лет в тюрьму. В своем письме, отправленном нелегальным путем, он пишет: «В 2-3 часовой езды от Ташкента выволокли меня из машины, попутно избивая резиновыми дубинками и ногами. Надели на меня резиновую маску. Ничего не мог видеть. Только слышал рычание специально дрессированных, кровожадных собак, стоны, крики, стуки ударов, запах сожженной человеческой кожи… Надели на руки и ноги кандалы, которые автоматически сжимаются если чуть шевельнешься… Несколько раз сажали на стул смерти. В голом виде сидел на этом стуле смерти, пустили электрический ток. Потерял сознание. На этот раз не убили. Сняли. Облили холодной водой. Опять надели кандалы…Сжигали раскалённым железом многие чувствительные точки моего тела... Часто повторяли, если ещё 15 дней не умрешь, то, может быть, будешь жить долго... Я не понимал, что они хотят и что говорят.»
Повторяю - это были отрывки письма, отправленного нелегально из узбекской тюрьмы моим другом, прекрасным писателем Мамадали Махмудом. Как говориться в письме, все ужасы тюрем и лагерей Узбекистана невозможно описать с помощью слов. А таких лагерей в пустынях Кызыл-Кума и Кара-Калапакии стало еще больше чем в советское время…
Понимаю, трудно сегодняшнему европейцу поверить в то, что творится в Узбекистане и вообще в «бывших» Советских республиках на территории Туркестана или, как принято называть «Центральной Азии». На одной из встреч, организованной моими друзьями в Форалберга, кто-то удивленно спросил: «Неужели за стихи можно преследовать и даже арестовать?» Я могу понять, что им действительно трудно поверить в это. Потому что в Европе давно ушли в небытие времена, когда сжигали книги и не только преследовали людей, арестовывали, убивали, гнали в концлагерь за стихи, песни, романы, рассказы, и даже за правдивые газетные статьи.
Да, молодое поколение Европы, также и Австрии, знает об этом только понаслышке или по книгам. Но подумайте и оглянитесь вокруг: Ведь то ужасное зловещее недалеко ушло. То там, то здесь оно дает о себе знать… А в сегодняшнем Узбекистане, Туркмении, Азербайджане свирепствует во всю силу. Вся моя страна под железным кулаком последавателя Большевизма – кровавого Башизма. Эта система боится правды и правдивого слово о себе. Потому что как сказал Heinrich Bцll, «Слово останется последней опорой свободы». Конечно, Heinrich Bцll, будучи писателем, имел в виду Слово художественной литературы.
У Туркестанских народов есть одна присказка – легенда, которую в вечеринках часто рассказыват друг другу в ироническом тоне, с насмешкой. И я, услышавший ее еще молодые годы, до сих пор не могу понять – почему в ироническом тоне, и почему насмешливо… Ведь она по содержании так грустна, да и с печальным концом. Может быть люди прыкривали ироническим тоном не только то, что у них в душе. Но и саму суть легенды…
В ней разговор идет о странном человеке со странным поведением и о том, что он старался торговать своим странным товаром. Ходил по улицам разных городов и деревень разных стран предлагая все тот же свой странный товар:
- Покупайте, покупайте, пожалуйста, не очень дорого!
- А что у тебя?
- Правда. Берите, берите дешево!
- Пошел ты…
- Покупайте, покупайте правду!
- Слушай, кому нужна она, твоя правда! Хочешь лишить людей последнего хлеба, которого зарабатывают не только трудом, но языком, бог знает как…, - говорили бедные.
- Что, хочешь осквернить нас перед всем миром! – говорили чиновники.
- Слушай, займись лучше каким-нибудь более полезным делом. Оставь людей в покое, - советовали другие.
Он не переставал. Решил наконец раздавать свой товар даром.
- Берите, берите, пожалуйста правду. Даю бесплатно.
А люди избегали его как ужасного несчастья. Боялись почему-то. Боялись и чиновники, и богатые, и бедные… Все, все. А он назойливо продолжал всем предлагать свой товар. Люди встревожились. А вдруг кто-нибудь соблазнится и приобретет этот опасный для всех товар. И что тогда…
Чтобы избежать такого случая, решили убить его. Собрались, окружили его - кто камнем, кто ножом, кто палкой в руках. Вот тут-то совершилось чудо, которое бывает только в сказках. Оказавшись в окружении людей, которые собрались уничтожить его, он вдруг исчезает, будто растворяется в воздухе, оставив свой товар на земле, который расползся в сторону людей…
Никто не знает, что было потом. Только говорят, что эта была Правда, и товар был Правдой…
Правда страшна в условиях любого вида тоталитаризма. А художественная правда – страшнее во много раз. Поэтому, тоталитарной системе необходима установить твердую информационную блокаду, чтоб ее истинное лицо с окровавленными зубами не было видно. Ей необходимо также цензура, активизация деятельности жандармов, старающиеся все в стране держать под контролем по указке диктатора или, вернее – диктаторской системы.
Все входы и выходы страны были наглухо закрыты когда я после очередного ареста, под давлением широкого круга общественности, был освобожден, но было ясно, что это временно. Тогда, по решению Центрального Совета Народного Движения «Бирлик», чтоб сохранить жизнь для продолжения творческой деятельности, был вынужден тайно, с помощью друзей, покинуть Родину, а вместе с ней - любимую семью. Я думаю, что никто не смеет обвинить или упрекать меня в том, что я убежал из Узбекистана. Это был вынужденный шаг. Об этом не раз писала пресса многих стран. Сохранили же мою жизнь прогрессивные силы мирового сообщества. Когда передо мной встал выбор принят приглашения для убежища – я выбрал Австрию. И не ошибся. Я обрел покой для того, чтоб сказать свое слово – правду.
- Думаете, мы здесь, в Европе живём счастливо? – спросила женщина в одной из очередных поэтических встреч. В ее вопросе был скрыть тон упрека. Но я понимаю, ведь счастье – понятие абстрактное. Даже в раю, наверное, человек может чувствовать себя несчастным. Ибо бог обещал в раю хорошую жизнь, а не счастья. Благополучная жизнь еще не счастье. В течении всей истории человечества ни один мудрец не мог найти конкретного ответа на вопрос – что такое счастья? Но у вас есть возможность бороться за то, чего вы считаете счастьем.
Свобода мысли и свобода выражать свою мысль, то есть свобода слово – величайшее счастье. Она в Европе не под контролем. Никто вас за слово не преследует. Меня, т.е. человека, пришедшего из другого мира, где за слово можно попасть за решетку, а иногда быть просто убитым, сначала порозила всеохватность свободы, которую никто, ни бедный, ни богатый не могут «избежать». Однако, есть у понятии свобода другие грани, которые не виды тем, кто полнокровно живет в мире свободы. Я сейчас хочу сказать об этом.
Те, кто оказался в моем положении особо остро чувствует свою зависимость и скованность из-за незнания языка. Многие мои друзья, писатели и поэты, оказавшись далеко от своей родины, от привычной им среды и атмосферы, и казалось бы, обретая всеобщую свободу, теряют две виды свободы: Общения с окружающими и заработать себе на хлеб. В этом мы независимыми, как понятно, не сможем быть. Мне в этом году исполниться 60 лет. Представить себе не трудно, как в этом возрасте изучить язык и найти себе подходящую и даже не подходящую работу…
Я не жалуюсь на судьбу. Когда получил приглашение от посольства Австрии в Москве, многие знакомые и друзья говорили, что мне будет трудно в Европе, так как там, значит и в Австрии, смотрят на поэзию, так же как и на поэтов, более чем прохладно. Люди там, мол, расчетливы, любят точность, там на первое место выходят ценности материальные, нежели духовные. Такие качества как расчетливость, конкретность, точность, планированность и т.д. у меня отсутствовали. Ко всему этому, в то время я по немецки не знал ни одного слово. Когда самолет сел в аэродроме Вены, в салоне по радио услышал свое имя. Значит кто-то встречает. Ждавшая меня на выходе девушка что-то спросила, но я ничего не понял. Она провела меня через какие-то залы и коридоры до другого самолета. И мое первое удивление: Без никаких проверок, полиций, люди так просто садятся в самолет. Для меня это впечатляющее. Другое: Все обращались друг с другом вежливо, с улыбкой.
В Граце ждали с переводчицей. Она проводила до бюро культурамта, где первая беседа с его руководителями Макс Ауфишером и Луизе Гришгл. Все вместе сопроводили меня на мое будущее место жительство, на большую комнату в самом высоком доне в Граце – Шлоссберге, где я жил год и старался изучить язык. Но язык давался с трудом. И шрифт незнаком. Да, люди вокруг добрые, внимательные, но незнакомые, атмосфера – незнакома. С трудом выученные слова быстро вылетали из головы.
Так прошел целый год. В таком состоянии и с таким знанием языка переехал в Форалберг, один из штатов Австрии. К этому времени вышли мои первые книги за рубежом - на узбекском и немецком языках. Большая радость для меня. Я не знал качества перевода, которую делали студентки из института переводчиков, но говорили много хорошего. Совершенно не зная языка, старался общаться с людьми и все же обрел много друзей. Вот и еду на новое, предложенное мне местожительство, в Форалберг. Меня там, в городке Гётцис, названия которого из географической карты нашли с трудом, ждут новые знакомства, новая атмосфера. И как сказали мои друзья из Граца, жители здесь говорят на совершено другом диалекте немецкого языка и отличаются характером. Но зато - городок в объятиях высоких гор. И много дождя...
Вы ошиблись, мои друзья из Москвы. Здесь, в Форалберге, и вообще в Европе, люди вовсе не холодны и в отношении к поэзии, к серьезной художественной литературе, так же к их создателям. К такому мнению я пришел не сразу, а после долгого пребывания в Грац, в Форалберге и после многих путешествий по Европейским странам по приглашению различных международных организаций, а так же, после многих лезунгов – поэтических вечеров. Я всегда говорил, что всюду люди – прежде всего люди. Отличие могут быть только внешними, исходя из климатических, религиозных, политических и т.п. условий. А во всем остальном – душою, мыслями, стремлениями и т.д. люди остаются просто людьми.
Может быть, кому-то кажется странным, что у меня есть привычка, где б ни бываю, первым делом посещаю кладбища и книжные магазины. Кладбища, кроме всего общеизвестного, мне дает успокоенье. Ободряет, вызывает интерес к жизни, заставляет отбросить от себе мелкие проблемы, наводит к мыслям. К тому же, кладбища – зеркало души живых людей. Отношение к кладбищам – говорит о многом...
В книжных магазинах, кроме просмотра интересующей литературы, можно получить определенние представление об уровне отношении людей к художественным произведениям. В сравнительно больших и меленьких городах Форалберга я не видел, чтоба книжные магазины были безлюдными. Всегда были покупатели. Беседовал со многими любителями книг. Конечно, у всех свой вкус. Но главное то, что они разбираются в поэзии и любят, если она – настоящая поэзия. Любят серьезную художественную прозу. И во многих домах, куда я был приглашен, видел довольно богатые домашние библиотеки. Популярна поэзия и настоящая художественная проза. Многие показали мне в своих библиотеках издания книг Чингиза Айтматова, также Волфганга Борлерта, Роберта Шнайдера...
Роберт Шнайдер пользуется большой любовью не только в Форалберге и вообще, в Австрии. О них я услышал много теплых слов в Страсбурге, в Кцлне, в Щвецарии и от московских друзей. Читал его первую книгу ”Schlafs Bruder”, почему-то переведенную на русский язык как «Сестра сна». Видимо, сделано это исходя из языковых или обрядных особенностей. Дело не в этом. Книга потрясла художественными решениями. Читая ее, не чувствуешь, что эта – художественная проза, а слушаешь, будто, симфонию судеб поколений... Таких талантов в Форалберге, как и везде, немного. Так что форалбергцы в праве гордится им.
Однажды мой друг Франц-Паул Хаммлинг пригласил меня на литературный вечер в центральную библиотеку г. Брегенц. Надо дать должное культуре слушание форалбергцев. Молодой писатель читал свое произведение под аккомпонемент музыканта, что тоже для меня ново. Вечер завершился довольно поздно. Было много аплодисментов и поздравлений. Франц-Паул, руководитель творческой организации Форалберга представил меня, находившемся здесь, Роберту Шнайдеру, автору, можно сказать, самой популярной книги «Schlaf Bruder», издать которую, как рассказывают, поначалу было очень трудно. Это вечная, и всеобщая проблема, которую создают те, у кого в руках решение вопроса публикаци...
Было, естественно, приятно познакомится с автором полюбившейся книги. Но вышел курьез: Не зная языка, я не смог сказать ни слово. Зря старался вспомнить выученные недавно слова. Да и Роберт Шнайдер не знал языков, которыми я изяснялся. Но всё же, он что-то сказал, чего я не понял. Видимо, был удивлен моей тупостью. Разговор не получился. А хотелось таки поговорить. Решили, лучше выпить прекрасное красное вино Форалберга, которое здесь тоже неменее популярно...
Да, форалбергцы умеют работать и получать удовольствие от музыки, от поэзии. Так же любят слушать природу – камней, лесов, журчание горных ручеек, тихое пение дождей. Бывает, что дожди наносят много ущерба, несчастий, разрушений в горных селениях. Сердятся, проклинают, но любят. Эта – большая, прекрасная любовь...
В прямом смысле одиночества ни в Граце, ни в Форальберге у меня никогда не было. Была только мучительная тоска. Да, я был среди друзей, которые никогда не оставляли, за что я искренно им благодарен, старался не выдавать то, что происходит у меня в душе. Выдавливал из себя весёлый, глуповато бодрый вид. Писал много, но терзала мысль о том, что никто не поймет, некому почитать новое, что написано, невозможно узнать мнений о прочитанном. К тому же, негде печатать, издавать... Только один журнал, издаваемый оппозицией, под названием «Харакат»... Таких беженцев – писателей, если посчитать, в Европе немного. Несколько десятков наберется. Делать отдельное издание для них было б уместно, да и, думаю, не бесполезно. Но, кого это может интересовать? Все мы живем, в общем-то, у чьей-то милости. Естественно, сами ничего в этом плане, делать не сможем, нужны средства.
Я беседовал со многими писателями, поэтами, которые были в моем положении. И у всех услышал слова благодарности тем, кто их спас, кто дал убежище, кто помогал и помогает. Но, не вечно же этим добротам и милостям длится. Одновременно выплескивается вопрос во время беседы: «Ну а потом как?» Эта неопределённость перед завтрашним днём мучает всех. Я – один, семью не смог взять с собой. Было не возможно. Живут под надзором власти, под постоянным наблюдением. Правда, многие, как в Австрии, так и в Германии, живут со семьями. Готовы и рады бы принести хоть какую-нибудь пользу обществу, работать, но как? Кому нужен шестидесятилетний, который с трудом объясняется на языке?
Я всегда чувствовал неловкость перед моими друзьями, которые в любое время и в любом деле были готовы помочь мне, за их искреннее, доброе отношение. Благодаря им я имею возможность не только жить, но и продолжать свою творческую работу, выступать в лезунгах, которых я считаю не только важной, но и необходимой. Думаю, ясно, почему. До сих пор для европейцев прогрессивная узбекская поэзия, да и общее социально политическое положение, установившаяся тоталитарно-террористичес-кая система, информационная блокада, свойственная этой системе, были почти незнакомы. Для утверждения своего мнения, ещё раз обращусь к высказываниям Heinrich Vцll. Он говорил в речи, произнесенной по случаю вручения ему премии Эдуарда фон дер Хайдта в городе Вуппертал: «Во всех государствах, где правит террор, Слова боятся едва ли больше, чем вооруженного сопротивления, и зачастую последнее бывает следствием первого.» Ещё: «Мы знаем, что разговор, тайно распространямое Стихотворение могут быть дороже хлеба, которого требуют восставшие во время всех революций». Это – слова писателя, который был свидетельем самых ужасных времен для Европы. Всем хорошо известно, что зло, накопленное в то время, не осталось в рамках только Европы, а впоследствии выплеснулось далеко за ее пределы, принося несчастье и своему народу, и другим народам.
Политическая ситуация в Узбекистане, Туркмении, Азербайджане и других постсоветских странах, всё ещё находящихся под сильным «влиянием» а точнее – контролем России, опасна не только для тех регионов. Она как опаснозаразная язва в организме нашей планеты, которая, как шестьдесать лет назад было в Европе и выплеснулась далеко за свои пределы. То же самое может случиться в нашем регионе. Примеров такого исхода много. Стоит только назвать Индонезию, где из-за тоталитарной системи была разрушена экономика и это, как мы уже видели, отрицательно повлияло на ход развития всемирной экономии. Также, южно и северная Корея, Иран, Ирак, Россия, и наконец- подзащитницы России - Югославия, Куба... Дело вовсе не в расстоянии. Надо учитывать, что в нашем веку дальность событий не исключают опаснасти.
Поэт, писатель как голос, не принадлежат только одному тому краю, где он родился, или тому народу, к числу которого он принадлежить. Я б сказал, к голосу поэта и писателя надо прислушиваться как сирене всеобщей тревоги. Особенно тех, кто был вынужден искать убежище далеко от своего дома. Поэты и писатели никогда и ни за что не пикидают своё родное гнездо, если даже им там нехорошо живется. Они делают это только тогда, когда угроза больше, чем даже угроза смерти. Они боролись против всеобщего зла, и находив убежище, сохранив таким путем свою жизнь, хоть на короткое время продлив ее, желают продолжать свою борьбу дальше. Ибо их творение стало борьбою. Это – больше, чем жизнь, а потеря возможности бороться – больше, чем смерть.
Небольшая комната с низкими потолками дома Улф-Георга Лоакера на самом краю города, густо окруженный деревьями – мое пристанище после Граца, никогда не пустовал. Здесь проводил я свои незабываемые дни. Улф-Георг - человек, много читающий, понимающий толк в поэзии, много путешествовавший, неутомимый труженик, относился ко мне больше чем внимательно. Рано утром, выходя из дома, я всегда под дверью обнаруживал бутылку свежого молоко. Это – для меня... Часто приглашал к себе попить «чаю», беседовали о книгах, о питературе. Да и по профессии, в моем понимании, он не совсем обычен. Архитектор по зелени. Любит свою работу и много работает над чертежами. Творческая работа. Растения, деревья, цветы. Его часто навещал брат - Файт Лоакер, кому я глубоко благодарен... за зубы свои.
Дело в том, что в Москве, где узбекская милиция действует как у себя дома, в последный год перед отъездом в Австрию, было несколько нападений на меня с целью, как писали в последствии московские газеты и правозащитные организации, физически уничтожить или по ихнему выражению - «убрать», или же живьем забрать в Ташкент, надев на голову мешок. Однажды вечером, когда я возвращался после очередного выступления по радио «Свобода» в свою нелегальную квартиру, которого нашли для меня мои друзья из Москвы, в узкой, снежной улице, где никого не было, внезапно появились двое. «Ты Обидов» - спросил один их них. Я ответил утвердительно. В это время сзади кто-то ударил меня по голове неизвестно каким, тяжёлым предметом. Их было четверо. Двое спереди, двое сзади. После второго удара я улетел в сторону, в глубокый снег. Начали бить умело, в то же время, почему-то, торопливо. Избиение продолжалось долго. Я поначалу старался руками прикрыть левую сторону груди, сердце. Но начал терять сознание. Последнее, что помню, голос людей издали. Когда пришел в себя, был зарыть снегом. Вероятно, думали, что я скончалея... Но я с трудом, в зимною ночь, дополз до квартиры, где тут же окружили заботой двое моих друзей, с которыми жил рядом. Кроме всего, были выбиты почти все зубы. В таком, беззубом состоянии приехал в Австрию.
Я ещё плохо понимал немецкий, когда Файт Лоакер пригласил меня ехать с ним. Был немножко удивлен, увидев, что приехали к зубному врачу. Через несколько дней я обрел новые зубы. Такова, видимо, судьба, что свои выбивают твои зубы, я в Австрии – возвращают.
Таких примеров доброго отношения ко мне - бесконечно много и потому меня постоянно мучает то, что не могу ничем отблагодорить этих добрых, заботливых людей. Их в Форалберге так много. Да и в этой беседе нет у меня возможности писать обо всем. И я всё ешё живу с надеждой, что вернусь когда-нибудь на родину, напишу книгу о моей жизни в Форалберге, где упомяну обо всех и обо всем... На основе дневнико, которого веду ежедневно.
Несколько раз посетил мою хижину бургомайстер, руководитель города, с виду – вечно задумчивый, спокойный человек, с открытим, добрым взглядом. И каждый раз спрашивал о моем состоянии, видимо, старался понять. Ведь это так важно – стараться понять. Если б все люди, думал я, старались хотя бы понять друг друга. Знаю, что он делал много для меня. И его, как и остальных своих друзей, не могу отблагодарить...
Истинно незабываемые друзья и незабываемые дни. Не могу вспоминать без волнения процесс, когда работали над компакт-диском. Помогали люди, которые не знали меня или знали, может быть, только понаслышке. А с каким энтузиазмом работали! Максимилиан Хаккер, Христоф Тасотти, Томас, Моника Амманн... Не могу перечислить всех, кто ночами, после своих ежедневных работ приходили, работали над новыми переводами моих стихов или говорили несколько добрых слов, так необходимых в моем положении.
Никто из них не знал, не понимал ни слово на узбекском! Пытались уловить смысл каждого слова в моих стихотворениях со всеми тонкостьями. Особенно удивила меня своим пониманием и чутким отношением к поэзии Коркелия Эллисон, взявшая на себя ответственность редактировать. Помню, однажды, когда мы сидели с Максимилианом Хакером над новыми переводами, приехала Коркелия и просила написать выделенную ею строку из одного моего стихотворения компютерным шрифтом. А строка была ключевой, выражающей цель и самое общее в моей жизни, мое духовное состояние. Чтобы уловит это нужно быть чутким знатоком не только поэзии, но и характера и творческой направленности поэта, язык которого она не понимала. Строка, кричащая о боли души. Выбор был, на мой взляд, точен, что немало меня удивляло. И вообще, редакторская работа, включая и подбор стихов, была на уровне. Из-за того, что отсуствовал человек, знающий узбекский и немецкий языки, перевод делали через третый - русский язык...
Композиторы Герхард Бёш и Петер Фигл написали для компакт-диска специальную музику, с оттенками восточных мелодий, созвучную содержанием стихов и соответствующую моему духовнму состоянию. О качестве и душевности музики мне говорили мои друзья, кто слушал ее в Америки, Германии, Швеции, Узбекистана... Радио «Голос Америки» сделало по этому поводу двацатиминутную специальную передачу. Хотелось бы также вспомнить в этой короткой беседе имя журналиста и прекрасного литератора Ингрид Бертел, мастеров слов, читавших тексты на немецком языке - Уве Ахиллес и Бернхарда Кремер. Так трогательно, волнующе звучали их голоса. Проникновенность голоса – резултат не только понимания, но и чувства. Последную точку поставил Клаус Лютцер, на долю которого пала оформление и компьютерная работа. Нужно быть в душе поэтом, чтобы найти своеобразный оттенок для каждого стиха, чтобы в красках отражалась его внутреннее содержание, вся боль и любовь.
Можно было ешё много говорить об этом и о людях, которые со всем пониманием, чутким вниманием относились к моей работе. Но боюсь, как бы все это не выглядело нескромно, хоть и разговор идет не обо мне, а о моих друзьях. Интересно было появление самой идеи делать компакт-диск с моими стихами. В одном из лезунгов, в котором слушатели восприняли мое выступление благожелательно и с пониманием, мой друг и организатор многих лезунгов с моим участием Франц-Паул Хаммлинг подошел ко мне, и сказал что неплохо было бы сделать компакт-диск с моим голосом. Я отнесся к этому не очень уверенно. Просто не мог поверить, что стихи далеко не здешного человека, да и написанные на совершенно другом языке, хоть и с переводом, могут заинтересовать кого-либо...
Я ошибся так же, как ошиблись когда-то мои московские друзья, которые, провожая меня, говорили об отношении австрийцев к поэзии. Да, вы ошиблись, мои друзья из Москвы. В Австрии, так же и в Форалберге ценят, понимают, любят поэзию, так же как любят природу своего родного края. В этом я убедился и могу засвидетельствовать это в любое время моей жизни. Я много ездил по Европе, в разных странах, в разных городах, выступал, читал свои стихи, и всегда был встречен более чем тепло. Поверьте, я люблю этот край, этих дорогих мне людей не только потому, что они предоставляли мне убежище, этим на несколько лет продлили мою жизнь, дали возможность продолжать творческую работу, а потому что немало знаю их, понимаю. И, понимая, люблю.
* * *
Все, что я хотел коротко сказать - сказал. Мог бы ещё о многом говорить. Но думаю Хватит на этот раз». Вспоминаю жену, детей, друзей... Как вы там, дорогие мои? Недавно мой друг из Страсбурга, Филлип Фризон, побыв Ташкенте, привез много книг на узбекском и письма. На всех книгах надписи «Мы тебя не забыли», «держись, дорогой», «мы душою с тобой», «пиши больше...» Я здесь, в новой квартире в центре города. Сижу и думаю о моих старых и новых друзьях. Думаю с искренной благодарностью. Дождь стучит осторожно в окно. Будто о чём-то хочет поговорить... Да и я б сказал тебе о многом... Но, к сожалению, не понимаю языка дождя. Так тихо, душевно поющего дождя...
* * *
От редакции: Ядгар Обид – член редколлегии нашего журнала, на днях ему исполнилось 60 лет и как Вы, наверное, уже поняли, живет во Австрии как политэмигрант. Данная статья написана им для австрийского журнала «V». Из-за того, что здесь нет переводчиков с узбекского автор был вынужден подготовить материал на русском языке. Думается, что размышления Ядгара Обида будут интересными и для наших читателей.
Материал, посвященный 60 летию Ядгар ака будет опубликован в следующем номере.
Ядгар Обид Камни молчат. Молчат и смотрят.
Камни молчат. Молчат угрюмо.
Камни молчат. Молчат и плачут.
Молчат с упрёком.
Камни могут говорит и петь,
И рассказать о многом…
Только б могли слушать…
Но нет!
Люди рыщут. Люди торопятся.
Люди делают. Делают дело.
Делают деньги. Ножи. Автоматы.
Бомбы. Мины. Ракеты…
Все это – нужно.
Все это – деньги.
Деньги – чтоб выжить.
Чтоб выжить – готовят смерть…
Они видали тоже, что и камни.
Они знают то же, что и камни.
Но камни молчат.
Молчат и слушают как люди
Бегают и делают деньги из крови
Делают деньги из слёз, из отрубленных ног,
рук, головы,
Из вытекших глаз…
Некогда им слушать камней.
Некогда им слушать друг друга.
Ведь было всё на этом свете.
На нашем свете, где камни молчат…
И Большевизм…
И Фашизм…
И Нацизм…
…Изм!
…Изм!
Время никого ни к чему не научила
История никого ни к чему не научила.
Научились б люди хоть б слушать
Слушать пусть не камней,
А друг друга,
Смотреть в глаза открыто, прямо,
Без боязни, без подозрений…
И понят. Но нет. Им некогда.
И камни молчат.
Молчат угрюмо. Плачут…
Я начал разговор со своего стихотворения, в которой веду мысленную беседы с камнями не потому, что хотел настроить читателя на романтический лад. Просто, когда путешествую в горах Форалберга, кстати, делаю я это часто, меня постоянно преследуют такие мысли. Мысли эти о реальной нашей жизни, о людях, о времени, о горах. Мечты и надежды…
Кстати, горы Форалберга мне всегда напоминают горы Туркестана, которые я хорошо знал и понимал. Такие же названия: Schwarzenberg, Druschwester, Meschach, Adler…В Туркестане – Каратаг, в переводе на немецкий - Schawarzenberg, Акташ, Актаг – Weissenberg, Бургуттаг - Adlerberg и.т.д. Как видим, названия и там, и здесь часто повторяются. Также, как в Форалберге, в Туркестане горы и их названия носят много легенд, собиранием которых когда-то я начал заниматься. Тогда я мечтал издать их отдельной книгой. Но, к сожалению, судьба решила иначе. Моя творческая деятельность, высказанные мною мысли, мои стремления не пришлись по вкусу властям и в советское, и в постсоветское времена. Это и понятно, ведь в мией стране произошла только смена названий и вывесок. После маскарада независимости опять начались постоянные преследования и аресты инакомысляших. Моя жизнь была, в прямом смысле, в опасности. Слегка обновлённый, но замаскированный тоталитаризм – Бошизм - оказался более кровожадным, более бешеным.
Закономерно, что первым делом эта кровожадная система бросилась терзать обладателей Слова – поэтов, писателей, журналистов. Кого-то сумели «обуздать», то есть, заставить делать и говорить то, чего хотят власти, кого-то просто заставили замолчать, а остальных начали бросать в тюрьмы и лагеря.
Хотел бы заметить, что лагеря Узбекистана не отличаются от гитлеровских концлагерей, только убивают и пытают здесь придуманными ими же методами. Об этом свидетельствует мой друг, известный писатель Узбекистана, автор многих романов и повестей Мамадали Махмуд, которого недавно, третий раз судили и заключили на 14 лет в тюрьму. В своем письме, отправленном нелегальным путем, он пишет: «В 2-3 часовой езды от Ташкента выволокли меня из машины, попутно избивая резиновыми дубинками и ногами. Надели на меня резиновую маску. Ничего не мог видеть. Только слышал рычание специально дрессированных, кровожадных собак, стоны, крики, стуки ударов, запах сожженной человеческой кожи… Надели на руки и ноги кандалы, которые автоматически сжимаются если чуть шевельнешься… Несколько раз сажали на стул смерти. В голом виде сидел на этом стуле смерти, пустили электрический ток. Потерял сознание. На этот раз не убили. Сняли. Облили холодной водой. Опять надели кандалы…Сжигали раскалённым железом многие чувствительные точки моего тела... Часто повторяли, если ещё 15 дней не умрешь, то, может быть, будешь жить долго... Я не понимал, что они хотят и что говорят.»
Повторяю - это были отрывки письма, отправленного нелегально из узбекской тюрьмы моим другом, прекрасным писателем Мамадали Махмудом. Как говориться в письме, все ужасы тюрем и лагерей Узбекистана невозможно описать с помощью слов. А таких лагерей в пустынях Кызыл-Кума и Кара-Калапакии стало еще больше чем в советское время…
Понимаю, трудно сегодняшнему европейцу поверить в то, что творится в Узбекистане и вообще в «бывших» Советских республиках на территории Туркестана или, как принято называть «Центральной Азии». На одной из встреч, организованной моими друзьями в Форалберга, кто-то удивленно спросил: «Неужели за стихи можно преследовать и даже арестовать?» Я могу понять, что им действительно трудно поверить в это. Потому что в Европе давно ушли в небытие времена, когда сжигали книги и не только преследовали людей, арестовывали, убивали, гнали в концлагерь за стихи, песни, романы, рассказы, и даже за правдивые газетные статьи.
Да, молодое поколение Европы, также и Австрии, знает об этом только понаслышке или по книгам. Но подумайте и оглянитесь вокруг: Ведь то ужасное зловещее недалеко ушло. То там, то здесь оно дает о себе знать… А в сегодняшнем Узбекистане, Туркмении, Азербайджане свирепствует во всю силу. Вся моя страна под железным кулаком последавателя Большевизма – кровавого Башизма. Эта система боится правды и правдивого слово о себе. Потому что как сказал Heinrich Bцll, «Слово останется последней опорой свободы». Конечно, Heinrich Bцll, будучи писателем, имел в виду Слово художественной литературы.
У Туркестанских народов есть одна присказка – легенда, которую в вечеринках часто рассказыват друг другу в ироническом тоне, с насмешкой. И я, услышавший ее еще молодые годы, до сих пор не могу понять – почему в ироническом тоне, и почему насмешливо… Ведь она по содержании так грустна, да и с печальным концом. Может быть люди прыкривали ироническим тоном не только то, что у них в душе. Но и саму суть легенды…
В ней разговор идет о странном человеке со странным поведением и о том, что он старался торговать своим странным товаром. Ходил по улицам разных городов и деревень разных стран предлагая все тот же свой странный товар:
- Покупайте, покупайте, пожалуйста, не очень дорого!
- А что у тебя?
- Правда. Берите, берите дешево!
- Пошел ты…
- Покупайте, покупайте правду!
- Слушай, кому нужна она, твоя правда! Хочешь лишить людей последнего хлеба, которого зарабатывают не только трудом, но языком, бог знает как…, - говорили бедные.
- Что, хочешь осквернить нас перед всем миром! – говорили чиновники.
- Слушай, займись лучше каким-нибудь более полезным делом. Оставь людей в покое, - советовали другие.
Он не переставал. Решил наконец раздавать свой товар даром.
- Берите, берите, пожалуйста правду. Даю бесплатно.
А люди избегали его как ужасного несчастья. Боялись почему-то. Боялись и чиновники, и богатые, и бедные… Все, все. А он назойливо продолжал всем предлагать свой товар. Люди встревожились. А вдруг кто-нибудь соблазнится и приобретет этот опасный для всех товар. И что тогда…
Чтобы избежать такого случая, решили убить его. Собрались, окружили его - кто камнем, кто ножом, кто палкой в руках. Вот тут-то совершилось чудо, которое бывает только в сказках. Оказавшись в окружении людей, которые собрались уничтожить его, он вдруг исчезает, будто растворяется в воздухе, оставив свой товар на земле, который расползся в сторону людей…
Никто не знает, что было потом. Только говорят, что эта была Правда, и товар был Правдой…
Правда страшна в условиях любого вида тоталитаризма. А художественная правда – страшнее во много раз. Поэтому, тоталитарной системе необходима установить твердую информационную блокаду, чтоб ее истинное лицо с окровавленными зубами не было видно. Ей необходимо также цензура, активизация деятельности жандармов, старающиеся все в стране держать под контролем по указке диктатора или, вернее – диктаторской системы.
Все входы и выходы страны были наглухо закрыты когда я после очередного ареста, под давлением широкого круга общественности, был освобожден, но было ясно, что это временно. Тогда, по решению Центрального Совета Народного Движения «Бирлик», чтоб сохранить жизнь для продолжения творческой деятельности, был вынужден тайно, с помощью друзей, покинуть Родину, а вместе с ней - любимую семью. Я думаю, что никто не смеет обвинить или упрекать меня в том, что я убежал из Узбекистана. Это был вынужденный шаг. Об этом не раз писала пресса многих стран. Сохранили же мою жизнь прогрессивные силы мирового сообщества. Когда передо мной встал выбор принят приглашения для убежища – я выбрал Австрию. И не ошибся. Я обрел покой для того, чтоб сказать свое слово – правду.
- Думаете, мы здесь, в Европе живём счастливо? – спросила женщина в одной из очередных поэтических встреч. В ее вопросе был скрыть тон упрека. Но я понимаю, ведь счастье – понятие абстрактное. Даже в раю, наверное, человек может чувствовать себя несчастным. Ибо бог обещал в раю хорошую жизнь, а не счастья. Благополучная жизнь еще не счастье. В течении всей истории человечества ни один мудрец не мог найти конкретного ответа на вопрос – что такое счастья? Но у вас есть возможность бороться за то, чего вы считаете счастьем.
Свобода мысли и свобода выражать свою мысль, то есть свобода слово – величайшее счастье. Она в Европе не под контролем. Никто вас за слово не преследует. Меня, т.е. человека, пришедшего из другого мира, где за слово можно попасть за решетку, а иногда быть просто убитым, сначала порозила всеохватность свободы, которую никто, ни бедный, ни богатый не могут «избежать». Однако, есть у понятии свобода другие грани, которые не виды тем, кто полнокровно живет в мире свободы. Я сейчас хочу сказать об этом.
Те, кто оказался в моем положении особо остро чувствует свою зависимость и скованность из-за незнания языка. Многие мои друзья, писатели и поэты, оказавшись далеко от своей родины, от привычной им среды и атмосферы, и казалось бы, обретая всеобщую свободу, теряют две виды свободы: Общения с окружающими и заработать себе на хлеб. В этом мы независимыми, как понятно, не сможем быть. Мне в этом году исполниться 60 лет. Представить себе не трудно, как в этом возрасте изучить язык и найти себе подходящую и даже не подходящую работу…
Я не жалуюсь на судьбу. Когда получил приглашение от посольства Австрии в Москве, многие знакомые и друзья говорили, что мне будет трудно в Европе, так как там, значит и в Австрии, смотрят на поэзию, так же как и на поэтов, более чем прохладно. Люди там, мол, расчетливы, любят точность, там на первое место выходят ценности материальные, нежели духовные. Такие качества как расчетливость, конкретность, точность, планированность и т.д. у меня отсутствовали. Ко всему этому, в то время я по немецки не знал ни одного слово. Когда самолет сел в аэродроме Вены, в салоне по радио услышал свое имя. Значит кто-то встречает. Ждавшая меня на выходе девушка что-то спросила, но я ничего не понял. Она провела меня через какие-то залы и коридоры до другого самолета. И мое первое удивление: Без никаких проверок, полиций, люди так просто садятся в самолет. Для меня это впечатляющее. Другое: Все обращались друг с другом вежливо, с улыбкой.
В Граце ждали с переводчицей. Она проводила до бюро культурамта, где первая беседа с его руководителями Макс Ауфишером и Луизе Гришгл. Все вместе сопроводили меня на мое будущее место жительство, на большую комнату в самом высоком доне в Граце – Шлоссберге, где я жил год и старался изучить язык. Но язык давался с трудом. И шрифт незнаком. Да, люди вокруг добрые, внимательные, но незнакомые, атмосфера – незнакома. С трудом выученные слова быстро вылетали из головы.
Так прошел целый год. В таком состоянии и с таким знанием языка переехал в Форалберг, один из штатов Австрии. К этому времени вышли мои первые книги за рубежом - на узбекском и немецком языках. Большая радость для меня. Я не знал качества перевода, которую делали студентки из института переводчиков, но говорили много хорошего. Совершенно не зная языка, старался общаться с людьми и все же обрел много друзей. Вот и еду на новое, предложенное мне местожительство, в Форалберг. Меня там, в городке Гётцис, названия которого из географической карты нашли с трудом, ждут новые знакомства, новая атмосфера. И как сказали мои друзья из Граца, жители здесь говорят на совершено другом диалекте немецкого языка и отличаются характером. Но зато - городок в объятиях высоких гор. И много дождя...
Вы ошиблись, мои друзья из Москвы. Здесь, в Форалберге, и вообще в Европе, люди вовсе не холодны и в отношении к поэзии, к серьезной художественной литературе, так же к их создателям. К такому мнению я пришел не сразу, а после долгого пребывания в Грац, в Форалберге и после многих путешествий по Европейским странам по приглашению различных международных организаций, а так же, после многих лезунгов – поэтических вечеров. Я всегда говорил, что всюду люди – прежде всего люди. Отличие могут быть только внешними, исходя из климатических, религиозных, политических и т.п. условий. А во всем остальном – душою, мыслями, стремлениями и т.д. люди остаются просто людьми.
Может быть, кому-то кажется странным, что у меня есть привычка, где б ни бываю, первым делом посещаю кладбища и книжные магазины. Кладбища, кроме всего общеизвестного, мне дает успокоенье. Ободряет, вызывает интерес к жизни, заставляет отбросить от себе мелкие проблемы, наводит к мыслям. К тому же, кладбища – зеркало души живых людей. Отношение к кладбищам – говорит о многом...
В книжных магазинах, кроме просмотра интересующей литературы, можно получить определенние представление об уровне отношении людей к художественным произведениям. В сравнительно больших и меленьких городах Форалберга я не видел, чтоба книжные магазины были безлюдными. Всегда были покупатели. Беседовал со многими любителями книг. Конечно, у всех свой вкус. Но главное то, что они разбираются в поэзии и любят, если она – настоящая поэзия. Любят серьезную художественную прозу. И во многих домах, куда я был приглашен, видел довольно богатые домашние библиотеки. Популярна поэзия и настоящая художественная проза. Многие показали мне в своих библиотеках издания книг Чингиза Айтматова, также Волфганга Борлерта, Роберта Шнайдера...
Роберт Шнайдер пользуется большой любовью не только в Форалберге и вообще, в Австрии. О них я услышал много теплых слов в Страсбурге, в Кцлне, в Щвецарии и от московских друзей. Читал его первую книгу ”Schlafs Bruder”, почему-то переведенную на русский язык как «Сестра сна». Видимо, сделано это исходя из языковых или обрядных особенностей. Дело не в этом. Книга потрясла художественными решениями. Читая ее, не чувствуешь, что эта – художественная проза, а слушаешь, будто, симфонию судеб поколений... Таких талантов в Форалберге, как и везде, немного. Так что форалбергцы в праве гордится им.
Однажды мой друг Франц-Паул Хаммлинг пригласил меня на литературный вечер в центральную библиотеку г. Брегенц. Надо дать должное культуре слушание форалбергцев. Молодой писатель читал свое произведение под аккомпонемент музыканта, что тоже для меня ново. Вечер завершился довольно поздно. Было много аплодисментов и поздравлений. Франц-Паул, руководитель творческой организации Форалберга представил меня, находившемся здесь, Роберту Шнайдеру, автору, можно сказать, самой популярной книги «Schlaf Bruder», издать которую, как рассказывают, поначалу было очень трудно. Это вечная, и всеобщая проблема, которую создают те, у кого в руках решение вопроса публикаци...
Было, естественно, приятно познакомится с автором полюбившейся книги. Но вышел курьез: Не зная языка, я не смог сказать ни слово. Зря старался вспомнить выученные недавно слова. Да и Роберт Шнайдер не знал языков, которыми я изяснялся. Но всё же, он что-то сказал, чего я не понял. Видимо, был удивлен моей тупостью. Разговор не получился. А хотелось таки поговорить. Решили, лучше выпить прекрасное красное вино Форалберга, которое здесь тоже неменее популярно...
Да, форалбергцы умеют работать и получать удовольствие от музыки, от поэзии. Так же любят слушать природу – камней, лесов, журчание горных ручеек, тихое пение дождей. Бывает, что дожди наносят много ущерба, несчастий, разрушений в горных селениях. Сердятся, проклинают, но любят. Эта – большая, прекрасная любовь...
В прямом смысле одиночества ни в Граце, ни в Форальберге у меня никогда не было. Была только мучительная тоска. Да, я был среди друзей, которые никогда не оставляли, за что я искренно им благодарен, старался не выдавать то, что происходит у меня в душе. Выдавливал из себя весёлый, глуповато бодрый вид. Писал много, но терзала мысль о том, что никто не поймет, некому почитать новое, что написано, невозможно узнать мнений о прочитанном. К тому же, негде печатать, издавать... Только один журнал, издаваемый оппозицией, под названием «Харакат»... Таких беженцев – писателей, если посчитать, в Европе немного. Несколько десятков наберется. Делать отдельное издание для них было б уместно, да и, думаю, не бесполезно. Но, кого это может интересовать? Все мы живем, в общем-то, у чьей-то милости. Естественно, сами ничего в этом плане, делать не сможем, нужны средства.
Я беседовал со многими писателями, поэтами, которые были в моем положении. И у всех услышал слова благодарности тем, кто их спас, кто дал убежище, кто помогал и помогает. Но, не вечно же этим добротам и милостям длится. Одновременно выплескивается вопрос во время беседы: «Ну а потом как?» Эта неопределённость перед завтрашним днём мучает всех. Я – один, семью не смог взять с собой. Было не возможно. Живут под надзором власти, под постоянным наблюдением. Правда, многие, как в Австрии, так и в Германии, живут со семьями. Готовы и рады бы принести хоть какую-нибудь пользу обществу, работать, но как? Кому нужен шестидесятилетний, который с трудом объясняется на языке?
Я всегда чувствовал неловкость перед моими друзьями, которые в любое время и в любом деле были готовы помочь мне, за их искреннее, доброе отношение. Благодаря им я имею возможность не только жить, но и продолжать свою творческую работу, выступать в лезунгах, которых я считаю не только важной, но и необходимой. Думаю, ясно, почему. До сих пор для европейцев прогрессивная узбекская поэзия, да и общее социально политическое положение, установившаяся тоталитарно-террористичес-кая система, информационная блокада, свойственная этой системе, были почти незнакомы. Для утверждения своего мнения, ещё раз обращусь к высказываниям Heinrich Vцll. Он говорил в речи, произнесенной по случаю вручения ему премии Эдуарда фон дер Хайдта в городе Вуппертал: «Во всех государствах, где правит террор, Слова боятся едва ли больше, чем вооруженного сопротивления, и зачастую последнее бывает следствием первого.» Ещё: «Мы знаем, что разговор, тайно распространямое Стихотворение могут быть дороже хлеба, которого требуют восставшие во время всех революций». Это – слова писателя, который был свидетельем самых ужасных времен для Европы. Всем хорошо известно, что зло, накопленное в то время, не осталось в рамках только Европы, а впоследствии выплеснулось далеко за ее пределы, принося несчастье и своему народу, и другим народам.
Политическая ситуация в Узбекистане, Туркмении, Азербайджане и других постсоветских странах, всё ещё находящихся под сильным «влиянием» а точнее – контролем России, опасна не только для тех регионов. Она как опаснозаразная язва в организме нашей планеты, которая, как шестьдесать лет назад было в Европе и выплеснулась далеко за свои пределы. То же самое может случиться в нашем регионе. Примеров такого исхода много. Стоит только назвать Индонезию, где из-за тоталитарной системи была разрушена экономика и это, как мы уже видели, отрицательно повлияло на ход развития всемирной экономии. Также, южно и северная Корея, Иран, Ирак, Россия, и наконец- подзащитницы России - Югославия, Куба... Дело вовсе не в расстоянии. Надо учитывать, что в нашем веку дальность событий не исключают опаснасти.
Поэт, писатель как голос, не принадлежат только одному тому краю, где он родился, или тому народу, к числу которого он принадлежить. Я б сказал, к голосу поэта и писателя надо прислушиваться как сирене всеобщей тревоги. Особенно тех, кто был вынужден искать убежище далеко от своего дома. Поэты и писатели никогда и ни за что не пикидают своё родное гнездо, если даже им там нехорошо живется. Они делают это только тогда, когда угроза больше, чем даже угроза смерти. Они боролись против всеобщего зла, и находив убежище, сохранив таким путем свою жизнь, хоть на короткое время продлив ее, желают продолжать свою борьбу дальше. Ибо их творение стало борьбою. Это – больше, чем жизнь, а потеря возможности бороться – больше, чем смерть.
Небольшая комната с низкими потолками дома Улф-Георга Лоакера на самом краю города, густо окруженный деревьями – мое пристанище после Граца, никогда не пустовал. Здесь проводил я свои незабываемые дни. Улф-Георг - человек, много читающий, понимающий толк в поэзии, много путешествовавший, неутомимый труженик, относился ко мне больше чем внимательно. Рано утром, выходя из дома, я всегда под дверью обнаруживал бутылку свежого молоко. Это – для меня... Часто приглашал к себе попить «чаю», беседовали о книгах, о питературе. Да и по профессии, в моем понимании, он не совсем обычен. Архитектор по зелени. Любит свою работу и много работает над чертежами. Творческая работа. Растения, деревья, цветы. Его часто навещал брат - Файт Лоакер, кому я глубоко благодарен... за зубы свои.
Дело в том, что в Москве, где узбекская милиция действует как у себя дома, в последный год перед отъездом в Австрию, было несколько нападений на меня с целью, как писали в последствии московские газеты и правозащитные организации, физически уничтожить или по ихнему выражению - «убрать», или же живьем забрать в Ташкент, надев на голову мешок. Однажды вечером, когда я возвращался после очередного выступления по радио «Свобода» в свою нелегальную квартиру, которого нашли для меня мои друзья из Москвы, в узкой, снежной улице, где никого не было, внезапно появились двое. «Ты Обидов» - спросил один их них. Я ответил утвердительно. В это время сзади кто-то ударил меня по голове неизвестно каким, тяжёлым предметом. Их было четверо. Двое спереди, двое сзади. После второго удара я улетел в сторону, в глубокый снег. Начали бить умело, в то же время, почему-то, торопливо. Избиение продолжалось долго. Я поначалу старался руками прикрыть левую сторону груди, сердце. Но начал терять сознание. Последнее, что помню, голос людей издали. Когда пришел в себя, был зарыть снегом. Вероятно, думали, что я скончалея... Но я с трудом, в зимною ночь, дополз до квартиры, где тут же окружили заботой двое моих друзей, с которыми жил рядом. Кроме всего, были выбиты почти все зубы. В таком, беззубом состоянии приехал в Австрию.
Я ещё плохо понимал немецкий, когда Файт Лоакер пригласил меня ехать с ним. Был немножко удивлен, увидев, что приехали к зубному врачу. Через несколько дней я обрел новые зубы. Такова, видимо, судьба, что свои выбивают твои зубы, я в Австрии – возвращают.
Таких примеров доброго отношения ко мне - бесконечно много и потому меня постоянно мучает то, что не могу ничем отблагодорить этих добрых, заботливых людей. Их в Форалберге так много. Да и в этой беседе нет у меня возможности писать обо всем. И я всё ешё живу с надеждой, что вернусь когда-нибудь на родину, напишу книгу о моей жизни в Форалберге, где упомяну обо всех и обо всем... На основе дневнико, которого веду ежедневно.
Несколько раз посетил мою хижину бургомайстер, руководитель города, с виду – вечно задумчивый, спокойный человек, с открытим, добрым взглядом. И каждый раз спрашивал о моем состоянии, видимо, старался понять. Ведь это так важно – стараться понять. Если б все люди, думал я, старались хотя бы понять друг друга. Знаю, что он делал много для меня. И его, как и остальных своих друзей, не могу отблагодарить...
Истинно незабываемые друзья и незабываемые дни. Не могу вспоминать без волнения процесс, когда работали над компакт-диском. Помогали люди, которые не знали меня или знали, может быть, только понаслышке. А с каким энтузиазмом работали! Максимилиан Хаккер, Христоф Тасотти, Томас, Моника Амманн... Не могу перечислить всех, кто ночами, после своих ежедневных работ приходили, работали над новыми переводами моих стихов или говорили несколько добрых слов, так необходимых в моем положении.
Никто из них не знал, не понимал ни слово на узбекском! Пытались уловить смысл каждого слова в моих стихотворениях со всеми тонкостьями. Особенно удивила меня своим пониманием и чутким отношением к поэзии Коркелия Эллисон, взявшая на себя ответственность редактировать. Помню, однажды, когда мы сидели с Максимилианом Хакером над новыми переводами, приехала Коркелия и просила написать выделенную ею строку из одного моего стихотворения компютерным шрифтом. А строка была ключевой, выражающей цель и самое общее в моей жизни, мое духовное состояние. Чтобы уловит это нужно быть чутким знатоком не только поэзии, но и характера и творческой направленности поэта, язык которого она не понимала. Строка, кричащая о боли души. Выбор был, на мой взляд, точен, что немало меня удивляло. И вообще, редакторская работа, включая и подбор стихов, была на уровне. Из-за того, что отсуствовал человек, знающий узбекский и немецкий языки, перевод делали через третый - русский язык...
Композиторы Герхард Бёш и Петер Фигл написали для компакт-диска специальную музику, с оттенками восточных мелодий, созвучную содержанием стихов и соответствующую моему духовнму состоянию. О качестве и душевности музики мне говорили мои друзья, кто слушал ее в Америки, Германии, Швеции, Узбекистана... Радио «Голос Америки» сделало по этому поводу двацатиминутную специальную передачу. Хотелось бы также вспомнить в этой короткой беседе имя журналиста и прекрасного литератора Ингрид Бертел, мастеров слов, читавших тексты на немецком языке - Уве Ахиллес и Бернхарда Кремер. Так трогательно, волнующе звучали их голоса. Проникновенность голоса – резултат не только понимания, но и чувства. Последную точку поставил Клаус Лютцер, на долю которого пала оформление и компьютерная работа. Нужно быть в душе поэтом, чтобы найти своеобразный оттенок для каждого стиха, чтобы в красках отражалась его внутреннее содержание, вся боль и любовь.
Можно было ешё много говорить об этом и о людях, которые со всем пониманием, чутким вниманием относились к моей работе. Но боюсь, как бы все это не выглядело нескромно, хоть и разговор идет не обо мне, а о моих друзьях. Интересно было появление самой идеи делать компакт-диск с моими стихами. В одном из лезунгов, в котором слушатели восприняли мое выступление благожелательно и с пониманием, мой друг и организатор многих лезунгов с моим участием Франц-Паул Хаммлинг подошел ко мне, и сказал что неплохо было бы сделать компакт-диск с моим голосом. Я отнесся к этому не очень уверенно. Просто не мог поверить, что стихи далеко не здешного человека, да и написанные на совершенно другом языке, хоть и с переводом, могут заинтересовать кого-либо...
Я ошибся так же, как ошиблись когда-то мои московские друзья, которые, провожая меня, говорили об отношении австрийцев к поэзии. Да, вы ошиблись, мои друзья из Москвы. В Австрии, так же и в Форалберге ценят, понимают, любят поэзию, так же как любят природу своего родного края. В этом я убедился и могу засвидетельствовать это в любое время моей жизни. Я много ездил по Европе, в разных странах, в разных городах, выступал, читал свои стихи, и всегда был встречен более чем тепло. Поверьте, я люблю этот край, этих дорогих мне людей не только потому, что они предоставляли мне убежище, этим на несколько лет продлили мою жизнь, дали возможность продолжать творческую работу, а потому что немало знаю их, понимаю. И, понимая, люблю.
* * *
Все, что я хотел коротко сказать - сказал. Мог бы ещё о многом говорить. Но думаю Хватит на этот раз». Вспоминаю жену, детей, друзей... Как вы там, дорогие мои? Недавно мой друг из Страсбурга, Филлип Фризон, побыв Ташкенте, привез много книг на узбекском и письма. На всех книгах надписи «Мы тебя не забыли», «держись, дорогой», «мы душою с тобой», «пиши больше...» Я здесь, в новой квартире в центре города. Сижу и думаю о моих старых и новых друзьях. Думаю с искренной благодарностью. Дождь стучит осторожно в окно. Будто о чём-то хочет поговорить... Да и я б сказал тебе о многом... Но, к сожалению, не понимаю языка дождя. Так тихо, душевно поющего дождя...
* * *
От редакции: Ядгар Обид – член редколлегии нашего журнала, на днях ему исполнилось 60 лет и как Вы, наверное, уже поняли, живет во Австрии как политэмигрант. Данная статья написана им для австрийского журнала «V». Из-за того, что здесь нет переводчиков с узбекского автор был вынужден подготовить материал на русском языке. Думается, что размышления Ядгара Обида будут интересными и для наших читателей.
Материал, посвященный 60 летию Ядгар ака будет опубликован в следующем номере.
