Тошкент вақти - 
Журнал Ҳаракат
№3 (30) 2001. Хуррият курашчилари
Рой Медведев -
Хамма нарса шундай бошланади (рус.)
ВСЕ НАЧИНАЕТСЯ ТАК
(«OХРАНА СТАЛА НЕЗАМЕТНОЙ»)
80 лет назад, 21 мая 1921 года, родился Андрей Дмитриевич Сахаров, человек, во многом определивший характер общественного развития России, да и всего мира во второй половине ХХ века. Публикуем воспоминания о Сахарове историка и публициста Роя Медведева
Академик Андрей Сахаров долгое время был особо секретным и особо охраняемым ученым. О нем заговорили летом 1964 года. Предстояли очередные выборы в Академию наук СССР. Среди кандидатов в академики был один из ближайших соратников Трофима Лысенко - член-корреспондент АН СССР Нуждин. Перед выборами на квартире академика Владимира Энгельгардта собралась группа крупных физиков - Игорь Тамм, Михаил Леонтович и др. Было решено выступить против Нуждина и Лысенко на общем собрании академии. Сахарова на этом конфиденциальном собрании не было, и он о нем даже не знал.
Первым по кандидатуре Нуждина выступил академик Энгельгардт. Его выступление было критическим по сути, но академическим по форме. Сахаров, выступивший следом, был более определенен. "Я призываю всех присутствующих академиков, - сказал он в заключение своей краткой речи, - проголосовать так, чтобы единственными бюллетенями, которые будут поданы "за", были бюллетени тех лиц, которые вместе с Нуждиным и Лысенко несут ответственность за те позорные тяжелые страницы в развитии советской науки, которые в настоящее время, к счастью, кончаются".
Нуждина не избрали. Монополия власти Лысенко и его клики в биологических и сельскохозяйственных науках кончалась.
В начале 1966 года в "самиздате" начало распространяться письмо видных деятелей науки и культуры Брежневу и Косыгину с протестом против реабилитации Сталина, которую, судя по некоторым признакам, партийные руководители готовились "произвести" на ХХIII съезде КПСС. Среди двух десятков подписей здесь стояла подпись Сахарова - с указанием его званий и наград: академик, трижды Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и Государственных премий. Теперь о Сахарове узнали более широкие круги московской интеллигенции.
* * *
Впервые мы встретились (после предварительной договоренности) зимним днем в конце 1966 или начале 1967 года. В тихом переулке недалеко от Института атомной энергии имени Курчатова стояли два четырехэтажных дома, в которых жили ученые-атомщики. Из небольшой передней мы прошли в круглый большой холл. В простенках стояли от пола до потолка книжные шкафы, книги лежали и стояли на полках в беспорядке. Беспорядок был и во всей квартире: старый, продавленный диван, старая мебель. Никаких признаков той ухоженности, которую я видел в квартиpax других академиков. Жена Андрея Дмитриевича Клавдия Алексеевна не отличалась крепким здоровьем и не слишком внимательно следила за порядком в большой квартире. Старшая дочь Татьяна вышла замуж и жила отдельно. Средняя дочь - Люба - в тот год заканчивала школу и готовилась поступать в институт. Сын Дима учился в четвертом классе. Прислуги, обычной в домах академиков или известных писателей, здесь "не водилось". К тому же сам Сахаров никакого значения обстановке в квартире и своей одежде не придавал. На локтях его свитера - прорехи, пуговиц на рубашке не хватало.
Я спросил Андрея Дмитриевича, не прослушивается ли его квартира. Он считал это возможным, но не в целях слежки, а в целях охраны. "Раньше охрана была постоянной и явной, - сказал Сахаров. - Даже когда я выходил в магазин за хлебом, меня сопровождал телохранитель. Но в 1961 году я и мои друзья потребовали от Суслова убрать от нас эту ненужную опеку. Охраны сейчас нет на виду, но я не могу исключить того, что она просто стала незаметной".
Наш разговор пошел о только что прочитанной Сахаровым рукописи моей книги "К суду истории" - о природе сталинизма. Многое из того, что он узнал из этой книги, было для него открытием - он слишком долго жил в предельно изолированном мире. Конечно, Сахаров знал, что все крупные атомные объекты, на которых он работал, строили заключенные, он видел колонны заключенных, слышал команды охранников. Но все это каким-то образом проходило мимо его сознания.
Наша первая встреча продолжалась часа два. Андрей Дмитриевич был чрезвычайно прост в обращении, даже немного застенчив. Я сказал ему, что среди интеллигенции о нем говорят как об "отце советской водородной бомбы". Так ли это? Caxаров ответил, что проекты подобного рода не могут не иметь коллективного автора. Еще, по крайней мере, три физика могли бы назвать себя отцами советской водородной бомбы.
В последующие недели и месяцы мы с Сахаровым встречались довольно часто. Он жадно читал имевшийся у меня "самиздат". Особенно сильное впечатление на него произвели мемуары Евгении Гинзбург "Крутой маршрут", роман Солженицына "В круге первом", рассказы Варлаама Шаламова, стенограммы происходивших тогда судебных процессов. Наши разговоры касались многих проблем. Сахарова, например, угнетала давняя история начала 50-х годов, когда на одной из узких и плохих дорог близ "объекта" легковую машину Сахарова столкнул в кювет встречный грузовик. Сахаров получил травмы и оказался в больнице, а шофера грузовика судили - за диверсию и покушение, хотя это был просто несчастный случай. "Он получил большой срок, а я не вмешался, думал об этом, но ничего не сделал".
Не раз Сахаров возвращался к вопросу об испытаниях водородных бомб на Новой Земле. По его подсчетам, представленным в закрытых публикациях, одна мегатонна взрыва стоила жизни тысячам человек. А ведь летом 1962 года было проведено, вопреки резким протестам Сахарова, испытание 50-мегатонной бомбы. Говорили мы и о "направленных" атомных взрывах при строительстве плотин и каналов. Сахаров участвовал в разработке этих проектов, за что получил одну из Государственных премий и третьего Героя. Но каждый такой взрыв, не убивая никого сразу, приводил к необратимым изменениям в наследственных структурах человека, к заболеваниям лейкемией и раком. Правда, в то время Сахаров пытался искать какое-то оправдание "атомной технологии", говоря, что за любой шаг технического прогресса приходится платить.
* * *
В конце апреля 1968 года Сахаров пригласил меня к себе домой и вручил мне машинописный текст, на первой странице я прочитал: "А.Сахаров. Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе". Глубокие мысли перемежались с наивными, на мой взгляд, рассуждениями, но вся работа подкупала свежестью, оригинальностью и искренностью. Очень важно, что столь значительный во всех отношениях человек открыто и активно выступал против сталинизма. Сахаров сказал мне, что он будет рад, если мои друзья - историки и писатели - прочтут статью и выскажут свое мнение. Я обещал, но предупредил А.Д., что в условиях бурного развития "самиздата" "процесс чтения" может выйти из-под контроля. Сахарова это обстоятельство не беспокоило. Он не считал нужным прибегать к конспирации, это противоречило бы его принципам. "Мне нечего скрывать", - повторял Сахаров.
В один из моих визитов я встретил у Сахарова академика Юлия Харитона, который возглавлял важный объект "атомной империи". "Уговаривал меня не давать хода "Размышлениям", - мимоходом заметил Сахаров. Убедить его отказаться от публичного выступления было уже нельзя ни уговорами, ни тем более угрозами.
Следовало ждать, что статья Сахарова окажется за границей. Так и произошло. Позднее стало известно, что текст "Меморандума" передал голландскому корреспонденту Карелу ван хет Реве известный диссидент Андрей Амальрик - у него были тесные связи с западными журналистами, которых он и не стремился скрывать. 10 июля 1968 года вечером Андрей Дмитриевич позвонил мне и спросил, слушаю ли я "Би-би-си". Я включил свой приемник и услышал, как диктор читает "Меморандум" Сахарова.
* * *
С июля имя Сахарова приобрело всемирную известность. Это изменило весь уклад его жизни - все больше и больше людей стремилось с ним встретиться. Многие приходили с самыми нелепыми и невыполнимыми требованиями, некоторые просто просили денег. У меня создавалось впечатление, что кто-то сознательно направлял этот поток людей к Сахарову, чтобы нарушить его прежнее существование. Весьма странной стала его почта. Поток писем - очень большой - несомненно, подвергался селекции. До адресата доходили в основном письма с резкой критикой "Меморандума" или письма от активистов НТС (известная антисоветская организация) - с предложениями о сотрудничестве.
Летом 1968 года Сахарова отстранили от работы на "объекте". Он не был огорчен. У него теперь появилось много свободного времени, и он чаще встречался с разными людьми вне пределов своего прежнего окружения. Неожиданно все изменилось из-за тяжелой болезни жены Сахарова. У нее обнаружили рак желудка. Болезнь быстро прогрессировала. Сахаров тяжело переживал страдания жены, находился все время рядом с ней - в больнице или дома. Он пытался достать какие-то редкие лекарства, обращался к "народным целителям", к снадобьям, но безрезультатно. Клавдия Алексеевна умерла в марте 1969 года.
В течение нескольких месяцев после ее смерти Сахаров почти ни с кем не встречался и, казалось, полностью утратил интерес к общественным проблемам. Как раз именно в это время он решил передать все свои сбережения на благотворительные цели. Семья Сахаровых жила cкpoмнo, на сберкнижку шла значительная часть его большой зарплаты, все премии - Ленинская и Государственные. К началу 1969 года сбережения Сахарова достигли почти 140 тысяч рублей - по тем временам большая сумма. Часть денег Сахаров перечислил в Красный Крест, часть - на строительство онкологического центра, часть - на улучшение питания в московских детских садах.
* * *
Зимой 1969/1970 года жизнь Сахарова начала входить в новую колею. Он получил работу в Физическом институте Академии наук СССР (ФИАН), он радовался возможности заниматься теперь не военными разработками, а теоретической физикой, астрофизикой, космогонией. У него появилось несколько аспирантов. В ту зиму мы встречались не очень часто. Но именно тогда он познакомил меня с машинописным текстом, в котором содержались точный анализ экономической и политической ситуации в стране и предложения по демократизации советского строя. Позднее, когда этот второй "Меморандум" приобрел широкую известность, некоторые диссиденты подвергли его критике: предлагалось провести серию реформ, чтобы образовать в стране общество демократического социализма. Но многие диссиденты выступали в это время против социализма и считали советский строй в принципе нереформируемым.
Через некоторое время Сахарова пригласил к себе президент АН СССР Мстислав Келдыш. Он уверял собеседника в том, что разделяет его демократические убеждения. Но советский народ не готов к демократии. "Вы не представляете, - говорил Келдыш, - насколько плохо живут наши рабочие, крестьяне и служащие. И если завтра мы введем свободу печати и начнем проводить другие демократические реформы, то люди могут нас просто смести. Дать этим людям демократические права сегодня еще нельзя, надо сначала обеспечить им благосостояние". Сахаров возразил: "При той системе, которая у нас существует, вы не сумеете это благосостояние создать".
* * *
В мае 1970 года моего брата, ученого и автора острых публицистических книг о судьбе советской науки, неожиданно и с применением силы поместили в областную психиатрическую больницу в Калуге. Одному из первых я сообщил об этом Андрею Дмитриевичу. Он задал мне несколько вопросов, а потом медленно произнес: "Посмотрим".
То, как многие деятели советской интеллигенции боролись в течение трех недель за освобождение Жореса, было описано нaми осенью того же года в небольшой книге "Кто сумасшедший?". Она вышла в свет на многих языках. В СССР ее опубликовали только в 1989 году в журнале "Искусство кино" (N 4 и N 5) в качестве готового киносценария. Но фильм не получился - не так просто было подыскать артистов на роли Сахарова, Солженицына, Твардовского, Гранина, Капицы и других. Но это был первый крупный успех правозащитного движения и первое поражение властей.
Андрей Дмитриевич не ограничился отправкой телеграмм протеста руководителям страны и в Министерство здравоохранения. Узнав, что 31 мая в Институте генетики АН СССР происходит большой международный семинар, он пришел на заседание, поднялся к доске, на которой ученые рисовали свои схемы и формулы, и написал объявление: "Я, Сахаров А.Д., собираю подписи под обращением в защиту биолога Жореса Медведева, насильно и беззаконно помещенного в психиатрическую больницу за его публицистические выступления"...
Специальная комиссия московских психиатров побывала в Калуге и после беседы с Жоресом ужесточила его диагноз, предложив перевести пациента для "лечения" в более далекую Казанскую психбольницу. Академиков, которые протестовали против принудительной психиатрической акции, пригласили 12 июня на специальное совещание в Министерство здравоохранения, и здесь директор Института судебной психиатрии Морозов и главный психиатр Минздрава Снежневский сделали для академиков специальный доклад о достижениях психиатрии в СССР и отдельно о "болезни" Жореса Медведева. Разгорелась жесткая полемика. Сахаров был крайне резок, и он, в частности, заявил, что не может считать данное совещание конфиденциальным. "Всякий великий ученый, - заметил в своем выступлении Петр Капица, - должен быть немного ненормальным. Абсолютно нормальный человек никогда не сделает большого открытия в науке. Разве психиатры так хорошо знают все другие науки, чтобы судить - что там разумно, а что неразумно? Эйнштейна также многие считали ненормальным". Совещание длилось несколько часов. Ради шутки Петр Капица выставил оценки его участникам. Академикам Александрову и Семенову он поставил "три", а академикам Астаурову и Сахарову - "пять". И хотя психиатры отказались изменить свои диагнозы, 17 июня утром Жорес был освобожден.
Московские новости
№ 20 (1087)
15 - 21 мая 2001 года
От редакции журнала: Статья Роя Медведева назывлась «Охрана стала незаметной». Мы надеемся, что автор не осудит нас за изменение ее заголовка без согласования с ним.
(«OХРАНА СТАЛА НЕЗАМЕТНОЙ»)
80 лет назад, 21 мая 1921 года, родился Андрей Дмитриевич Сахаров, человек, во многом определивший характер общественного развития России, да и всего мира во второй половине ХХ века. Публикуем воспоминания о Сахарове историка и публициста Роя Медведева
Академик Андрей Сахаров долгое время был особо секретным и особо охраняемым ученым. О нем заговорили летом 1964 года. Предстояли очередные выборы в Академию наук СССР. Среди кандидатов в академики был один из ближайших соратников Трофима Лысенко - член-корреспондент АН СССР Нуждин. Перед выборами на квартире академика Владимира Энгельгардта собралась группа крупных физиков - Игорь Тамм, Михаил Леонтович и др. Было решено выступить против Нуждина и Лысенко на общем собрании академии. Сахарова на этом конфиденциальном собрании не было, и он о нем даже не знал.
Первым по кандидатуре Нуждина выступил академик Энгельгардт. Его выступление было критическим по сути, но академическим по форме. Сахаров, выступивший следом, был более определенен. "Я призываю всех присутствующих академиков, - сказал он в заключение своей краткой речи, - проголосовать так, чтобы единственными бюллетенями, которые будут поданы "за", были бюллетени тех лиц, которые вместе с Нуждиным и Лысенко несут ответственность за те позорные тяжелые страницы в развитии советской науки, которые в настоящее время, к счастью, кончаются".
Нуждина не избрали. Монополия власти Лысенко и его клики в биологических и сельскохозяйственных науках кончалась.
В начале 1966 года в "самиздате" начало распространяться письмо видных деятелей науки и культуры Брежневу и Косыгину с протестом против реабилитации Сталина, которую, судя по некоторым признакам, партийные руководители готовились "произвести" на ХХIII съезде КПСС. Среди двух десятков подписей здесь стояла подпись Сахарова - с указанием его званий и наград: академик, трижды Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и Государственных премий. Теперь о Сахарове узнали более широкие круги московской интеллигенции.
* * *
Впервые мы встретились (после предварительной договоренности) зимним днем в конце 1966 или начале 1967 года. В тихом переулке недалеко от Института атомной энергии имени Курчатова стояли два четырехэтажных дома, в которых жили ученые-атомщики. Из небольшой передней мы прошли в круглый большой холл. В простенках стояли от пола до потолка книжные шкафы, книги лежали и стояли на полках в беспорядке. Беспорядок был и во всей квартире: старый, продавленный диван, старая мебель. Никаких признаков той ухоженности, которую я видел в квартиpax других академиков. Жена Андрея Дмитриевича Клавдия Алексеевна не отличалась крепким здоровьем и не слишком внимательно следила за порядком в большой квартире. Старшая дочь Татьяна вышла замуж и жила отдельно. Средняя дочь - Люба - в тот год заканчивала школу и готовилась поступать в институт. Сын Дима учился в четвертом классе. Прислуги, обычной в домах академиков или известных писателей, здесь "не водилось". К тому же сам Сахаров никакого значения обстановке в квартире и своей одежде не придавал. На локтях его свитера - прорехи, пуговиц на рубашке не хватало.
Я спросил Андрея Дмитриевича, не прослушивается ли его квартира. Он считал это возможным, но не в целях слежки, а в целях охраны. "Раньше охрана была постоянной и явной, - сказал Сахаров. - Даже когда я выходил в магазин за хлебом, меня сопровождал телохранитель. Но в 1961 году я и мои друзья потребовали от Суслова убрать от нас эту ненужную опеку. Охраны сейчас нет на виду, но я не могу исключить того, что она просто стала незаметной".
Наш разговор пошел о только что прочитанной Сахаровым рукописи моей книги "К суду истории" - о природе сталинизма. Многое из того, что он узнал из этой книги, было для него открытием - он слишком долго жил в предельно изолированном мире. Конечно, Сахаров знал, что все крупные атомные объекты, на которых он работал, строили заключенные, он видел колонны заключенных, слышал команды охранников. Но все это каким-то образом проходило мимо его сознания.
Наша первая встреча продолжалась часа два. Андрей Дмитриевич был чрезвычайно прост в обращении, даже немного застенчив. Я сказал ему, что среди интеллигенции о нем говорят как об "отце советской водородной бомбы". Так ли это? Caxаров ответил, что проекты подобного рода не могут не иметь коллективного автора. Еще, по крайней мере, три физика могли бы назвать себя отцами советской водородной бомбы.
В последующие недели и месяцы мы с Сахаровым встречались довольно часто. Он жадно читал имевшийся у меня "самиздат". Особенно сильное впечатление на него произвели мемуары Евгении Гинзбург "Крутой маршрут", роман Солженицына "В круге первом", рассказы Варлаама Шаламова, стенограммы происходивших тогда судебных процессов. Наши разговоры касались многих проблем. Сахарова, например, угнетала давняя история начала 50-х годов, когда на одной из узких и плохих дорог близ "объекта" легковую машину Сахарова столкнул в кювет встречный грузовик. Сахаров получил травмы и оказался в больнице, а шофера грузовика судили - за диверсию и покушение, хотя это был просто несчастный случай. "Он получил большой срок, а я не вмешался, думал об этом, но ничего не сделал".
Не раз Сахаров возвращался к вопросу об испытаниях водородных бомб на Новой Земле. По его подсчетам, представленным в закрытых публикациях, одна мегатонна взрыва стоила жизни тысячам человек. А ведь летом 1962 года было проведено, вопреки резким протестам Сахарова, испытание 50-мегатонной бомбы. Говорили мы и о "направленных" атомных взрывах при строительстве плотин и каналов. Сахаров участвовал в разработке этих проектов, за что получил одну из Государственных премий и третьего Героя. Но каждый такой взрыв, не убивая никого сразу, приводил к необратимым изменениям в наследственных структурах человека, к заболеваниям лейкемией и раком. Правда, в то время Сахаров пытался искать какое-то оправдание "атомной технологии", говоря, что за любой шаг технического прогресса приходится платить.
* * *
В конце апреля 1968 года Сахаров пригласил меня к себе домой и вручил мне машинописный текст, на первой странице я прочитал: "А.Сахаров. Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе". Глубокие мысли перемежались с наивными, на мой взгляд, рассуждениями, но вся работа подкупала свежестью, оригинальностью и искренностью. Очень важно, что столь значительный во всех отношениях человек открыто и активно выступал против сталинизма. Сахаров сказал мне, что он будет рад, если мои друзья - историки и писатели - прочтут статью и выскажут свое мнение. Я обещал, но предупредил А.Д., что в условиях бурного развития "самиздата" "процесс чтения" может выйти из-под контроля. Сахарова это обстоятельство не беспокоило. Он не считал нужным прибегать к конспирации, это противоречило бы его принципам. "Мне нечего скрывать", - повторял Сахаров.
В один из моих визитов я встретил у Сахарова академика Юлия Харитона, который возглавлял важный объект "атомной империи". "Уговаривал меня не давать хода "Размышлениям", - мимоходом заметил Сахаров. Убедить его отказаться от публичного выступления было уже нельзя ни уговорами, ни тем более угрозами.
Следовало ждать, что статья Сахарова окажется за границей. Так и произошло. Позднее стало известно, что текст "Меморандума" передал голландскому корреспонденту Карелу ван хет Реве известный диссидент Андрей Амальрик - у него были тесные связи с западными журналистами, которых он и не стремился скрывать. 10 июля 1968 года вечером Андрей Дмитриевич позвонил мне и спросил, слушаю ли я "Би-би-си". Я включил свой приемник и услышал, как диктор читает "Меморандум" Сахарова.
* * *
С июля имя Сахарова приобрело всемирную известность. Это изменило весь уклад его жизни - все больше и больше людей стремилось с ним встретиться. Многие приходили с самыми нелепыми и невыполнимыми требованиями, некоторые просто просили денег. У меня создавалось впечатление, что кто-то сознательно направлял этот поток людей к Сахарову, чтобы нарушить его прежнее существование. Весьма странной стала его почта. Поток писем - очень большой - несомненно, подвергался селекции. До адресата доходили в основном письма с резкой критикой "Меморандума" или письма от активистов НТС (известная антисоветская организация) - с предложениями о сотрудничестве.
Летом 1968 года Сахарова отстранили от работы на "объекте". Он не был огорчен. У него теперь появилось много свободного времени, и он чаще встречался с разными людьми вне пределов своего прежнего окружения. Неожиданно все изменилось из-за тяжелой болезни жены Сахарова. У нее обнаружили рак желудка. Болезнь быстро прогрессировала. Сахаров тяжело переживал страдания жены, находился все время рядом с ней - в больнице или дома. Он пытался достать какие-то редкие лекарства, обращался к "народным целителям", к снадобьям, но безрезультатно. Клавдия Алексеевна умерла в марте 1969 года.
В течение нескольких месяцев после ее смерти Сахаров почти ни с кем не встречался и, казалось, полностью утратил интерес к общественным проблемам. Как раз именно в это время он решил передать все свои сбережения на благотворительные цели. Семья Сахаровых жила cкpoмнo, на сберкнижку шла значительная часть его большой зарплаты, все премии - Ленинская и Государственные. К началу 1969 года сбережения Сахарова достигли почти 140 тысяч рублей - по тем временам большая сумма. Часть денег Сахаров перечислил в Красный Крест, часть - на строительство онкологического центра, часть - на улучшение питания в московских детских садах.
* * *
Зимой 1969/1970 года жизнь Сахарова начала входить в новую колею. Он получил работу в Физическом институте Академии наук СССР (ФИАН), он радовался возможности заниматься теперь не военными разработками, а теоретической физикой, астрофизикой, космогонией. У него появилось несколько аспирантов. В ту зиму мы встречались не очень часто. Но именно тогда он познакомил меня с машинописным текстом, в котором содержались точный анализ экономической и политической ситуации в стране и предложения по демократизации советского строя. Позднее, когда этот второй "Меморандум" приобрел широкую известность, некоторые диссиденты подвергли его критике: предлагалось провести серию реформ, чтобы образовать в стране общество демократического социализма. Но многие диссиденты выступали в это время против социализма и считали советский строй в принципе нереформируемым.
Через некоторое время Сахарова пригласил к себе президент АН СССР Мстислав Келдыш. Он уверял собеседника в том, что разделяет его демократические убеждения. Но советский народ не готов к демократии. "Вы не представляете, - говорил Келдыш, - насколько плохо живут наши рабочие, крестьяне и служащие. И если завтра мы введем свободу печати и начнем проводить другие демократические реформы, то люди могут нас просто смести. Дать этим людям демократические права сегодня еще нельзя, надо сначала обеспечить им благосостояние". Сахаров возразил: "При той системе, которая у нас существует, вы не сумеете это благосостояние создать".
* * *
В мае 1970 года моего брата, ученого и автора острых публицистических книг о судьбе советской науки, неожиданно и с применением силы поместили в областную психиатрическую больницу в Калуге. Одному из первых я сообщил об этом Андрею Дмитриевичу. Он задал мне несколько вопросов, а потом медленно произнес: "Посмотрим".
То, как многие деятели советской интеллигенции боролись в течение трех недель за освобождение Жореса, было описано нaми осенью того же года в небольшой книге "Кто сумасшедший?". Она вышла в свет на многих языках. В СССР ее опубликовали только в 1989 году в журнале "Искусство кино" (N 4 и N 5) в качестве готового киносценария. Но фильм не получился - не так просто было подыскать артистов на роли Сахарова, Солженицына, Твардовского, Гранина, Капицы и других. Но это был первый крупный успех правозащитного движения и первое поражение властей.
Андрей Дмитриевич не ограничился отправкой телеграмм протеста руководителям страны и в Министерство здравоохранения. Узнав, что 31 мая в Институте генетики АН СССР происходит большой международный семинар, он пришел на заседание, поднялся к доске, на которой ученые рисовали свои схемы и формулы, и написал объявление: "Я, Сахаров А.Д., собираю подписи под обращением в защиту биолога Жореса Медведева, насильно и беззаконно помещенного в психиатрическую больницу за его публицистические выступления"...
Специальная комиссия московских психиатров побывала в Калуге и после беседы с Жоресом ужесточила его диагноз, предложив перевести пациента для "лечения" в более далекую Казанскую психбольницу. Академиков, которые протестовали против принудительной психиатрической акции, пригласили 12 июня на специальное совещание в Министерство здравоохранения, и здесь директор Института судебной психиатрии Морозов и главный психиатр Минздрава Снежневский сделали для академиков специальный доклад о достижениях психиатрии в СССР и отдельно о "болезни" Жореса Медведева. Разгорелась жесткая полемика. Сахаров был крайне резок, и он, в частности, заявил, что не может считать данное совещание конфиденциальным. "Всякий великий ученый, - заметил в своем выступлении Петр Капица, - должен быть немного ненормальным. Абсолютно нормальный человек никогда не сделает большого открытия в науке. Разве психиатры так хорошо знают все другие науки, чтобы судить - что там разумно, а что неразумно? Эйнштейна также многие считали ненормальным". Совещание длилось несколько часов. Ради шутки Петр Капица выставил оценки его участникам. Академикам Александрову и Семенову он поставил "три", а академикам Астаурову и Сахарову - "пять". И хотя психиатры отказались изменить свои диагнозы, 17 июня утром Жорес был освобожден.
Московские новости
№ 20 (1087)
15 - 21 мая 2001 года
От редакции журнала: Статья Роя Медведева назывлась «Охрана стала незаметной». Мы надеемся, что автор не осудит нас за изменение ее заголовка без согласования с ним.
