Тошкент вақти - 
Актуал мавзу - 06 September 2007
04:01 -
С любовью без России
Евгений Натаров
Gazeta.ru
6 сентября 2007 года
Средняя Азия традиционно входит в российскую зону интересов, однако не факт, что в регионе об этом помнят так же хорошо, как и раньше. О степени эффективности российской политики в Средней Азии и том, на кого ориентируются местные элиты, рассуждает научный сотрудник Института Этнологии и антропологии РАН Сергей Абашин.
– Сергей Николаевич, часть экспертов, оценивая политику России в центральной Азии, говорят о том, что ее влияние усиливается. Как вы оцениваете изменение роли России в регионе?
– Я очень сомневаюсь в такой оценке. Что, собственно, Россия могла стабилизировать? Возьмем ситуацию в Таджикистане, где был заключен мир в 1997 году. Он был заключен с заметным российским участием, но там принимали участие и другие страны. Непонятно, что Россия стабилизировала в Киргизстане или Узбекистане?
– Поддержка Россия явно стала одним из факторов стабильности режима Каримова.
– Конечно, но, во-первых, только одним из факторов. Во-вторых, это очень призрачная стабильность, потому что фундаментальные проблемы, осложняющие ситуацию, там не решены и не решаются. Россия же не предложила политической или экономической программы для умиротворения и создания перспективы. Нет такой российской программы ни в Киргизстане, ни в Туркменистане. Можно говорить о внешнеполитической поддержке, отчасти о военной, немного экономической…
Но поддержка лиц, которые сейчас находятся у власти, – это не стабилизация. Это просто поддержание статус-кво и не более того.
И самое главное в том, что нет стратегии. Россия сама не знает, чего она хочет. Например, России нужно, чтобы газ и нефть шли только через ее территории. Это понятная цель, и ее с большим или меньшим успехом добиваются. А что делать в регионе дальше – непонятно. Вроде бы России ничего не остается, кроме как поддерживать существующие режимы. Но, с другой стороны, понятно, что все режимы очень слабые, неустойчивые. Как налаживать отношение с теми, кто придет им на смену, непонятно.
Нет понимания и других проблем, скажем, что делать с русскоязычным населением в тех же Узбекистане и Киргизстане. Оставлять или нет… Что делать с трудовой миграцией? С одной стороны, этот вопрос нужно урегулировать и помогать мигрантам, но с другой – миграции в России боятся.
Очень много таких вопросов в отношениях со Средней Азией, которые Россия для себя не решила.
– Какая страна имеет отчетливое представление о своих интересах в регионе?
– На самом деле, никто не может ответить на вопрос, какую можно предложить региону перспективу и в какой степени следует вмешиваться в его внутренние дела.
– Отличаются ли геополитические стратегии России и Китая? В чем состоят отличия?
– У Китая немного другая стратегия в регионе. Это не попытка экспансии, а защита достаточно четко сформулированных собственных интересов. Это попытка иметь трубу – газовую и нефтяную. Россия же выдвигает более широкие претензии и говорит об особой дружбе со Средней Азией и о своей миссии в этом регионе, о совместном прошлом и так далее. Китаю важна труба и проблема сепаратизма в связи с Синьцзяном (Синьцзян-Уйгурским автономным районом Китая). У России гораздо больше проблем: и русское население, миграция, нефть и газ, усиление исламизма.
Понятно, что во многом политика и России, и Китая в регионе, и самих среднеазиатских государств – это способ торговаться с Америкой и Западом в целом, способ обозначить свою внешнеполитическую автономию.
– ШОС – это механизм взаимодействия или фикция?
– Пока это явная фикция. Внутри организации нет ничего, что бы реально действовало. Есть показные акции типа учений или собраний с декларациями. Ясно, что в организацию входит слишком много стран с разными интересами. И видно, что, делая на встречах какие-то заявления, лидеры этих стран, приезжая домой, мягко их дезавуируют.
Это организация нужна, только чтобы торговаться с Западом, и не более того.
Если думать о перспективе, то, может быть, со временем в рамках этой структуры можно будет добиваться реальных результатов. Но пока это все выглядит фикцией.
– Станет ли углеводородный транзит исходной точкой для расширения сотрудничества?
– Сегодня все в Средней Азии вынуждены считаться с тем, что труба проходит через Россию, и учитывать российские интересы. Но все они, так или иначе, мечтают об альтернативных путях доставки ресурсов. Задача России в том, чтобы оттянуть начало строительства реальных альтернативных путей доставки нефти и газа. Но, безусловно, среднеазиатские страны хотят воплощать такие проекты.
– Как бы вы описали роль Казахстана в регионе?
– Казахстан, конечно, выделяется из общего ряда среднеазиатских стран мощью, динамикой, потенциалом, но политику он проводит примерно такую же, как все остальные. Пока политика заключается в том, чтобы торговаться со всеми и со всеми поддерживать хорошие отношения: и с Россией, и с Китаем, и с Западом. Казахстан совсем не портит отношений с Западом, как, допустим, Узбекистан. Каримов тоже пытался играть в такую игру, но переиграл. Казахстан хочет участвовать и в ОБСЕ, и в ШОС, и наладить особые отношения с Америкой. И его политика направлена на то, чтобы не стать жертвой какой-то одной страны.
– Вы вернулись из поездки по среднеазиатским странам, как там оценивают политику России?
Я был в Казахстане, Узбекистане и Киргизстане. К России там очень двойственное отношение. Все понимают и принимают в расчет зависимость от России и исторические связи, и культуро-психологическую близость. Есть тоска по Советскому Союзу, русскости, присутствию России, стабильности.
Но, с другой стороны, все понимают, что нынешняя Россия – не та страна, которая несет какое-то понятное будущее и стабильную перспективу.
Россия ничего подобного не несет и ничего в этом смысле не предлагает. Публично говорится только о том, что Россия придет и будет покупать нефть и газ. Или оставит военных, чтобы помогать правящему режиму. Для людей это не так важно.
Самое лояльное мнение можно описать так: я люблю Россию в прошлом, но сегодняшнюю я любить не готов.
Пример Киргизстана показывает, что Россия может перестроиться и после падения режима поддерживать новый.
Единственная линия, которая осталось у России, – это поддерживать отношения с любым режимом, который окажется у власти. Но у этой политики много рисков.
Ситуация меняется, у нового поколения политиков в этих странах нет тоски по России, они лучше знают английский, чем русский. Я уже не говорю об исламских лидерах, которые, возможно, зреют где-то внутри. Это безвыходная и заведомо проигрышная ситуация. Россия таким образом теряет регион, а вовсе не укрепляет там свои позиции. Попытка сохранить статус-кво, законсервировать, заморозить ситуацию… но это же невозможно. Ситуация меняется. Если изменений не видно, скажем, в Узбекистане или Туркменистане, все тихо и спокойно, но внутри они всё равно очень сильно меняются. И вопрос только во времени, когда изменения станут заметными. И для России это станет большой неожиданностью.
Gazeta.ru
6 сентября 2007 года
Средняя Азия традиционно входит в российскую зону интересов, однако не факт, что в регионе об этом помнят так же хорошо, как и раньше. О степени эффективности российской политики в Средней Азии и том, на кого ориентируются местные элиты, рассуждает научный сотрудник Института Этнологии и антропологии РАН Сергей Абашин.
– Сергей Николаевич, часть экспертов, оценивая политику России в центральной Азии, говорят о том, что ее влияние усиливается. Как вы оцениваете изменение роли России в регионе?
– Я очень сомневаюсь в такой оценке. Что, собственно, Россия могла стабилизировать? Возьмем ситуацию в Таджикистане, где был заключен мир в 1997 году. Он был заключен с заметным российским участием, но там принимали участие и другие страны. Непонятно, что Россия стабилизировала в Киргизстане или Узбекистане?
– Поддержка Россия явно стала одним из факторов стабильности режима Каримова.
– Конечно, но, во-первых, только одним из факторов. Во-вторых, это очень призрачная стабильность, потому что фундаментальные проблемы, осложняющие ситуацию, там не решены и не решаются. Россия же не предложила политической или экономической программы для умиротворения и создания перспективы. Нет такой российской программы ни в Киргизстане, ни в Туркменистане. Можно говорить о внешнеполитической поддержке, отчасти о военной, немного экономической…
Но поддержка лиц, которые сейчас находятся у власти, – это не стабилизация. Это просто поддержание статус-кво и не более того.
И самое главное в том, что нет стратегии. Россия сама не знает, чего она хочет. Например, России нужно, чтобы газ и нефть шли только через ее территории. Это понятная цель, и ее с большим или меньшим успехом добиваются. А что делать в регионе дальше – непонятно. Вроде бы России ничего не остается, кроме как поддерживать существующие режимы. Но, с другой стороны, понятно, что все режимы очень слабые, неустойчивые. Как налаживать отношение с теми, кто придет им на смену, непонятно.
Нет понимания и других проблем, скажем, что делать с русскоязычным населением в тех же Узбекистане и Киргизстане. Оставлять или нет… Что делать с трудовой миграцией? С одной стороны, этот вопрос нужно урегулировать и помогать мигрантам, но с другой – миграции в России боятся.
Очень много таких вопросов в отношениях со Средней Азией, которые Россия для себя не решила.
– Какая страна имеет отчетливое представление о своих интересах в регионе?
– На самом деле, никто не может ответить на вопрос, какую можно предложить региону перспективу и в какой степени следует вмешиваться в его внутренние дела.
– Отличаются ли геополитические стратегии России и Китая? В чем состоят отличия?
– У Китая немного другая стратегия в регионе. Это не попытка экспансии, а защита достаточно четко сформулированных собственных интересов. Это попытка иметь трубу – газовую и нефтяную. Россия же выдвигает более широкие претензии и говорит об особой дружбе со Средней Азией и о своей миссии в этом регионе, о совместном прошлом и так далее. Китаю важна труба и проблема сепаратизма в связи с Синьцзяном (Синьцзян-Уйгурским автономным районом Китая). У России гораздо больше проблем: и русское население, миграция, нефть и газ, усиление исламизма.
Понятно, что во многом политика и России, и Китая в регионе, и самих среднеазиатских государств – это способ торговаться с Америкой и Западом в целом, способ обозначить свою внешнеполитическую автономию.
– ШОС – это механизм взаимодействия или фикция?
– Пока это явная фикция. Внутри организации нет ничего, что бы реально действовало. Есть показные акции типа учений или собраний с декларациями. Ясно, что в организацию входит слишком много стран с разными интересами. И видно, что, делая на встречах какие-то заявления, лидеры этих стран, приезжая домой, мягко их дезавуируют.
Это организация нужна, только чтобы торговаться с Западом, и не более того.
Если думать о перспективе, то, может быть, со временем в рамках этой структуры можно будет добиваться реальных результатов. Но пока это все выглядит фикцией.
– Станет ли углеводородный транзит исходной точкой для расширения сотрудничества?
– Сегодня все в Средней Азии вынуждены считаться с тем, что труба проходит через Россию, и учитывать российские интересы. Но все они, так или иначе, мечтают об альтернативных путях доставки ресурсов. Задача России в том, чтобы оттянуть начало строительства реальных альтернативных путей доставки нефти и газа. Но, безусловно, среднеазиатские страны хотят воплощать такие проекты.
– Как бы вы описали роль Казахстана в регионе?
– Казахстан, конечно, выделяется из общего ряда среднеазиатских стран мощью, динамикой, потенциалом, но политику он проводит примерно такую же, как все остальные. Пока политика заключается в том, чтобы торговаться со всеми и со всеми поддерживать хорошие отношения: и с Россией, и с Китаем, и с Западом. Казахстан совсем не портит отношений с Западом, как, допустим, Узбекистан. Каримов тоже пытался играть в такую игру, но переиграл. Казахстан хочет участвовать и в ОБСЕ, и в ШОС, и наладить особые отношения с Америкой. И его политика направлена на то, чтобы не стать жертвой какой-то одной страны.
– Вы вернулись из поездки по среднеазиатским странам, как там оценивают политику России?
Я был в Казахстане, Узбекистане и Киргизстане. К России там очень двойственное отношение. Все понимают и принимают в расчет зависимость от России и исторические связи, и культуро-психологическую близость. Есть тоска по Советскому Союзу, русскости, присутствию России, стабильности.
Но, с другой стороны, все понимают, что нынешняя Россия – не та страна, которая несет какое-то понятное будущее и стабильную перспективу.
Россия ничего подобного не несет и ничего в этом смысле не предлагает. Публично говорится только о том, что Россия придет и будет покупать нефть и газ. Или оставит военных, чтобы помогать правящему режиму. Для людей это не так важно.
Самое лояльное мнение можно описать так: я люблю Россию в прошлом, но сегодняшнюю я любить не готов.
Пример Киргизстана показывает, что Россия может перестроиться и после падения режима поддерживать новый.
Единственная линия, которая осталось у России, – это поддерживать отношения с любым режимом, который окажется у власти. Но у этой политики много рисков.
Ситуация меняется, у нового поколения политиков в этих странах нет тоски по России, они лучше знают английский, чем русский. Я уже не говорю об исламских лидерах, которые, возможно, зреют где-то внутри. Это безвыходная и заведомо проигрышная ситуация. Россия таким образом теряет регион, а вовсе не укрепляет там свои позиции. Попытка сохранить статус-кво, законсервировать, заморозить ситуацию… но это же невозможно. Ситуация меняется. Если изменений не видно, скажем, в Узбекистане или Туркменистане, все тихо и спокойно, но внутри они всё равно очень сильно меняются. И вопрос только во времени, когда изменения станут заметными. И для России это станет большой неожиданностью.
Улмасов Бахтиёр - Ким кимдир? - Who is Who?
